Место в русской избе около печи, отделенное от остального пространства дощатой перегородкой или занавеской, табуированное для мужчин и гостей. В бабьем углу женщины занимались приготовлением пищи, мытьем посуды, мелкими постирушками и прочими домашними делами, а также некоторыми знахарскими действиями (гаданием и лечением детей).
Печь тесно связана с символикой и практикой родов. Вплоть до середины XX в. в сельской местности сохранялся обычай рожать в печи, особенно в тех районах, где не строили отдельно стоящих бань. Роженица влезала в печь, положив на под соломенную подстилку — постельничек. Ей помогала повитуха, которая принимала ребенка, перерезала и перевязывала льняной ниткой пуповину и обмывала младенца теплой водой. Если ребенок не подавал признаков жизни, тут же, у печи, производились действия, направленные на его оживление. В деревнях Буйского р-на Костромской обл., как и во многих других местах, такие действия совершали еще на памяти ныне живущих стариков, в 1950—1960-е гг.:
«Девочка мертвая родилась. Бабушка, тетушка (т. е. повитуха) …полечить ее в печку… колотить и отколотила ее. Девочку-то. Вот ожила девочка-то. Ой, как напугалася-то!»
Ребенка слегка похлопывали по ягодицам, чтобы заставить откашляться и задышать. В той же печке повитуха сразу после родов «доделывала» ребенка, придавая нужную форму его тельцу и головке.
«Паришь, паришь… [головку], чтобы кругленька была, — рассказывает повитуха из Костромской обл. — Бывает, что настоится головка. А которые кругленьки. Как задержится в проходе. Роды нормальны, так кругленька головка позади».
По народным представлениям, от этих действий повитухи зависела красота принятых ею детей.
(во время производимых манипуляций и действ огонь в печи не горел, как при готовке)
В знахарских обрядах печь символизировала материнское лоно. В ней совершали обряд «перепекания» младенца, который объясняли как его символическое «перерождение».
При лечении ребенка от грыжи, собачьей старости (младенческой немочи, слабости, сухотки — детской дистрофии), испуга, полуночницы (бессонницы) его погружали в теплую печь на хлебной лопате или в корыте, завернув в пеленку или хлебное тесто: «Ревит ребенок, беспричинно ревит и ревит. Ну вот. Бабушку попросят, бабушка в печку, выпарит, заговорит грыжу». Погружая малыша в печь, знахарка как бы заново повторяла процесс его рождения, стремясь закончить и поправить то, что не удалось при настоящих родах. В Архангельской обл. так лечили от собачьей старости, при этом приговаривали: «Пеку хварость, собачью старость», а кто-нибудь отвечал:
«Пеки, пеки, чтобы век не была». В Вельском р-не, на юге Архангельской обл., подобным образом новорожденного старались предохранить от испуга, то есть детских страхов, и разнообразных последствий его (бессонницы, крика, немоты, заикания, а иногда даже слабоумия и смерти). Для этого ребенка трижды сажали в печь сразу после рождения: «Печь не боится ни жару, ни пару, так и мой ребеночек не боится ни шуму, ни гаму».
В печном углу проводили и обряды, направленные на сохранение семьи. В Архангельской обл. женщина наговаривала в печную трубу магические слова, чтобы вернуть ушедшего на заработки и надолго пропавшего мужа. Рано утром растопив печь, она говорила:
«Дым дымовой, верни хозяина домой!» — веря, что эти слова полетят к ее мужу с первым дымом. Тот же способ использовался и для возвращения потерявшихся домашних животных. Если корова не пришла с пастбища домой, хозяйка трижды приговаривала в трубу: «Дым дымовой, пошли коровушку (имя) домой».
В народных верованиях и фольклоре печь — постоянный символ материнства, ее называют «матенка», «матушка», «мать родная». В пословицах горящая печка сравнивается с беременной женщиной: «Женщина без живота — что печка без огня». На Украине о счастливом человеке говорили, что он «в печурце родився» (что могло быть не только метафорой), а в Белоруссии подшучивали над стариками, родившими ребенка: «И в старой печи огонь хорошо гориць».
Печь, по поверьям, незримо связана с благополучием семьи, в первую очередь — с рождением и судьбой детей. По белорусским поверьям, если в момент рождения ребенка в печи гаснет огонь, то новорожденный будет злодеем или разбойником.
Известны также поверья о том, что у хозяйки, которая опрятно держит печной шесток, дети не будут возгрявы (т. е. грязны и сопливы), а если под вечер отдать в другой дом хлебную лопату или жар из печи, то ребенок будет страдать бессонницей.
В обрядах выпечка хлеба или приготовление пищи в печи соотносится с вынашиванием и рождением детей. Сажая пироги или хлебы в печь, вологодские женщины говорили: «Матушка печка, укрась своих детушек», а вятские: «Печка- матка, пеки, не сожги, моих детушек накорми». В некоторых местах на Русском Севере женщина, посадив хлебы в печь, подымала подол, словно имитируя высокий живот беременной, и говорила:
«Подымайся выше!» — чтобы так же высоко поднялся и хлеб. Пока хлеб в печи, женщины соблюдали ряд запретов: не садились на печь, не мели избы, не разрешалось, чтобы под печью в это время лежал веник, а то «хлебы испортятся». Запрет держать веник под печью явно соотносится с традиционным запретом спать с мужем во время беременности, если учесть, что веник в традиционных представлениях — мужской символ, который соотносится с печью как символом женским.
«В подпечье и помело — большак», — гласит пословица. Процесс выпечки хлеба служил поводом для гаданий о будущем семьи: если верх хлебов наклоняется внутрь печи — к прибыли, наружу — к убытку; если стряпня поломается (т. е. хлеб выйдет неудачным, не поднимется) — к несчастью, гибели кого-то из детей.
Хлеб в ритуалах мог служить символом не только ребенка, но и материнского лона. Широко распространенным способом обрядового «перерождения» ребенка было протаскивание его в хлебный калач. «У меня девочка родилась, а муж ушел в армию, — вспоминает жительница Архан гельской обл. — Является прохожий человек и говорит: — Почему у вас девочка такая плохая (т. е. худенькая. — Т. Щ)? — Какой корм, такая и девочка. — Нет, у нее собачья старость… Испеки калач такой большой, продерни ее через калач этот в пеленке. А потом отдай этот калач собаке: — Ешь, собака, и это забери». Эта запись сделана на р. Ваге, но аналогичные обряды фиксируются также на р. Кокшенге и в других районах Архангельской и Вологодской обл. На Русском Севере и в Поволжье ребенка при «перепекании» в печи заворачивали в хлебное тесто.
Бабий кут ( далее Б.к. )расположенный за печью, воспринимался как женское место, где были сосредоточены женские хозяйственные принадлежности: полки с разнообразной посудой (горшками, мисками), квашня с поднимавшейся хлебной опарой, ушаты с постирушкой, ведра и пр. Все эти вещи имели,
кроме прямого практического, также символическое, ритуально-магическое значение, которое было связано в основном с тематикой родов и материнства.
Необходимый предмет в Б. к. квашня (дежа) — атрибут хозяйки дома, большухи, символизировавший ее обязанность и право печь хлеб для всей семьи. В обрядах квашня, как и печь, обозначала материнское рождающее лоно.
В Череповецком (Новгородской губ.) при трудных родах звали сельского старосту и просили пролезть через обруч от квашни, поясняя, что так же младенец пройдет через материнское лоно. О разрешившейся от бремени женщине говорили как о рассыпавшейся квашне — «обручи спали». В некоторых деревнях Архангельской обл. в квашне проводили обряд «перерождения» маленьких детей при лечении от испуга и порчи. Ребенка на полчаса сажали в квашню на тесто и прикрывали крышкой. Если малыш долго не начинал говорить, его сажали под квашню: «Как мои хлебы кисли, так и ты, мое дитятко, кисни (т. е. полней.); как мои хлебы всходили, так и ты ходи; как я, мое дитятко, говорю, так и ты говори». С той же целью его накрывали корытом, при этом мать еще и садилась на него сверху, прямо имитируя роды.
В загадках замешивание теста в квашне изображается как зачатье, а набухание теста — как беременность. В Полесье для квашни устраивали «праздник» или «выходной» под Крещенье, в Чистый четверг или день Введения Богородицы во храм. Тогда квашню мыли, чистили, украшали красным поясом и держали свободной. По поверьям, если в этот день замесить в ней тесто, то квашня будто бы стонет, кряхтит и жалуется, что «ей тяжко» (ср. обычный эвфемизм беременности — «тяжела», а не носящую беременность женщину называли «праздной»). Поднимающееся в квашне тесто прочно ассоциируется с ростом плода в материнском чреве, поэтому, по полесским представлениям, тесто хорошо поднимается только в «женской» квашне — деже (ее опознавали по четному количеству клепок), а в дежуне (т. е. мужской квашне) будто бы никогда не поднимется.
Квашня, как и печь, в народных верованиях связана с материнскими функциями женщины. По поверьям заонежан, если ссыпать в квашню муку, оставшуюся на столе, то детей будет много. Эту муку добавляли в пойло скотине — для плодовитости. По полесским верованиям, следует помешать тесто в деже, чтобы дети мешались, а последний ребенок в семье, по замечанию этнографа, назывался у восточных славян так же, как последний хлебец из остатков теста: поскребыш, выскребок.
Женская символика вещей хорошо просматривается в пословицах:
«Баба что горшок: что ни влей — все кипит», «Бабье сердце что котел кипит», «Лукавой бабы в ступе не утолчешь».
